Кто переступил порог Булаковского дома, уже тем признал себя или писателем, или читателем. Есть в его литературной гостиной традиция - собирать писателей и читателей и создавать атмосферу диалога, полифонии, «разговора». Ибо один не только проявляется через другого, но эта среда сама собой выводит писателя на новый творческий уровень.

В зале перед зеркалом - Павел Кренёв, автор многих книг, - виновник рождения новой книги «Светлый-пресветлый день». Первые читатели в качестве друзей и критиков отражались тоже в зеркале. Рождение новой книги, как рождение ребёнка – своеобразные литературные крестины. Тонкие струйки кофе, приглушенный гул с первого этажа - бывшие комнаты коммуналки, а сейчас музей, мостик в ковчег литературы. Однако, прозаик Павел Кренёв предложил нам другой транспорт для передвижения по северному морю – карбас. В зеркале, как в книге, отражался писатель: спокойный  и даже галантный.

Берег Белого моря. Там, казалось, не место галантности и философскому скептицизму – море взамен сурового быта дарит человеку мужество, терпение и навык в постоянном напряжении преодоления, противостояния тем суровым природным условиям, где он вырос. Лад, уклад, ладить – это особые состояния души у поморов. Павел Григорьевич пред зеркалом, словно перед духовником. Сюжеты существования в его книге словно на стыке внешнего спокойствия и внутреннего авантюризма. Внутри – в душе, в подтексте – автор-повествователь как бы сам себя вытянул в струнку. И на этом контрасте внешнего и внутреннего и возникает взволнованный подлинный интерес к автору. Прошло полвека, но вот спираль времени меняет вектор – мы возвращаемся в послевоенное время.

Пашке - 15 лет, он едет с малой родины, из поморской деревни в большую, в Ленинград. У мальчишки в кармане – свидетельство: он окончил 8 классов. А поезд стучит и стучит по шпалам, быстро унося его от отца, матери, сестёр и братьев, и школы, засвидетельствовавшей его неполное среднее образование. Видно, на просторах России Ломоносовых считать не пересчитать. А Суворовское училищ одно. Оно и манило, особенно после одного случая.

…Учительница по литературе задала домашнее задание написать сочинение на тему: «Какой будет наша деревня через 20 лет?». Будущее предстало перед Пашкой светлым-пресветлым как вечный праздник. Сочинение опубликовали в газете. И сам директор колхоза явился, пришёл из конторы в их обычный деревенский дом, сел за стол с отцом. Эта вечеря длилась долго и зародила мечту в пятикласснике, как в песне «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете». Будущее через 20 лет казалось пятикласснику  длинною в две его жизни.

И вот он прибыл в северную столицу под ногами, идёт по Невскому, в кармане - 5 рублей. Сдал экзамены - радость. Завтра последний – английский. Это грусть, английский вызывал уныние. И денег на обратную дорогу нет, беда - рядом, надо искать выход. В Суворовское училище дано пройти не всем, как через угольное ушко. В кармане состояние в 5 рублей.

- Ты хоть знаешь, что такое «хау до ю ду»? – спросила, смеясь, экзаменатор-женщина средних лет.

- У нас не было английского в школе! – с поморским акцентом прозвучало в ответ.

- Что? Совсем не было? – не могла поверить ленинградка. Пашка подумал: «Билет в один конец. И 5 рублей». Вот она льдина, на которой он утонет – ледяная англичанка, и сказал, словно выкрикнул:

- Совсем! Англичанка то болеет, то в декрете.

И он чувствует, как уносит его на льдине. Палка мала. Перестал доставать до дна. Как направить ледяной неуправляемый карбас к берегу? Орать – не орать?  Уносит ветерок. Да и кто услышит его на берегу? И Пашка закрыл лицо руками и увидел, как он плывёт, катится на льдине.

 - Из декрета? – вдруг долетел, словно издалека, голос. Абитуриент не плакал, но рук от лица не убирал.

- Это кто же автор декрета такого, чтобы в школе школьники без английского учились? Почему не закрыли школу? Неполное было образование – английского недодали.

- У нас одна школа! Я там родился! Учился! Нас пятеро в семье, если закроют школу, куда они ходить будут? – услышал Павел свой крик. – А она в декрете и в декрете! Из декрета не выходила!

Женщина встала, прошла, по-утиному переваливаясь, и вышла, у неё был уже заметный срок беременности. Павел ужаснулся – всё, утонул. Обиделась. Только сейчас, в миг отчаяния, абитуриент вдруг увидел глаза пожилой экзаменаторши, так похожей на поморских жёночек. 

- Иди, - посмотрела со строгой добротой. – Удовлетворительно. Иди и учись хорошо. Я лично проверю.

- Обещаю! – крикнул и выскочил словно со льдины на берег. 5 рублей в кармане теперь можно было разменять – билет в обратную дорогу не нужен. Хотя на них он не мог бы доехать даже до Москвы. Иногда судьба зачем-то даёт нам билет в одну сторону. А к той льдине подплыл мужик на своей льдине с большим колом и дочалил мальчишку к берегу.

Закрыл глаза Павел Григорьевич и видит своё детство, словно в зеркале Булгаковского дома: как он залез на маяк, а спуститься не может. Видит, как десятилетним ходит по лесу с ружьём. Поморская жизнь переплавлялась в суворовскую.  Как и обещал англичанке, учился на «отлично». После Суворовского с высоким баллом брали в любой военный вуз. Но мечта, рождённая несколькими строчками в газете, просилась на журфак. Однако начальство Суворовского училища мечту пятиклассника не рассматривало всерьёз. Подчинился, пошёл в другой военный вуз. Но через два года старая мечта увела его. Зов газетных строчек оказался сильнее, явился из подсознания  в полном объёме подросткового авантюризма. Прошёл армию, отслужил, и опять второй раз поспорил с судьбой.

И поступил  – на журфак Ленинградского университета. А зеркало, литературное, Булгаковское, без прикрас отражает судьбу помора и поморов на фоне войн, революций, перестроек. Ломался уклад вековой, как лёд, и уносило кого-то от дома далеко. В словах писателя, как и в книге, «дышит почва и судьба». Художественность переплетается с очерковостью, рождая через свою судьбу и своё осмысление свой стиль. Юмор особый, поморский, освежает повествование. Говор украшает мелодию диалогов. Павел Григорьевич - давно городской житель, но что-то неумолимо зовёт, то ли голоса из деревень побережья Белого моря. Родные голоса. Родня везде. Речь затухает, а край богатый. И в войну у моря и у леса не голодали, природа одаривала и спасала, и жили в единстве с природой.

Понимание юмора тоже поморское. Юмор вырастает из уклада. Он не стремится быть модным, Кренёву важнее быть понятым. Критика, пристальный взгляд, подтекст. Реальные персонажи и вымышленные существуют параллельно. Образ помора, возвращение на малую родину через книгу. Рассказы, повести, а я бы добавила - очерки. Сила этой книги именно в правдивости очерковой. Исчезает, меняется реальный мир – поморский.

Павел Кренёв вносит что-то новое в литературный ландшафт Поморья. Обогащая её и любовью к односельчанам малой родины, и ностальгией о детском, и надеждой на подлинное возрождение векового уклада  в крае. Будущее пришло, но коммунизма не настало, как мечтал пятиклассник-помор. Этические пласты рождают эстетические идеалы, и, хотя у каждого правда своя, но стремятся люди к одной истине – любви.

Воплотился же этот мир мечты о счастье, о ладе в художественном пространстве Павла Кренёва. 

Надежда Середина,

член Русского ПЕН-центра и Союза писателей России