В архангельском издательстве «Лоция» вышла книга Павла Кренева «Поморский полк», в которой опубликована повесть «Огненный рубеж пулеметчика Батагова». Отзыв об этой повести представляет Владислав Бахревский.

Собственная война пулеметчика Батагова

Повесть Павла Кренева «Огненный рубеж пулеметчика Батагова» постучалась в дверь библиотеки «Самых памятных книг о Великой Отечественной войне». Объемом эти книги невелики, но все они стали кинофильмами. Потому и прочитаны и русским народом своим, и народами Запада, США, Китая.

В этих рассказах и повестях чаще всего герой один или их несколько, и один эпизод. Война длилась 1418 дней. Каждый день был судьбою солдата и России на фронтах от Белого моря до Черного. Что ни бой – образ Войны, Образ России, всех ее солдат, всех русских.

В Советском Союзе народов и народностей насчитывалось более 850, но для врага и для земного шара жители русских просторов – русские. Даже властям в Кремле не удалось подменить русских на советских.

Сразу определимся с уровнем повести Кренева. Назову книги этой уникальной библиотеки: «Звезда» Эммануила Казакевича (фильм «Звезда» Александра Иванова), «Иван» Владимира Богомолова (Войтинского), фильм – «Иваново детство» Андрея Тарковского); «А зори здесь тихие» Бориса Васильева (первая экранизация Станислава Ростоцкого); «Судьба человека» Михаила Шолохова (фильм Федора Бондарчука); «Русский характер» Алексея Толстого…

Повесть эта – из этого же ряда, однако, есть у неё одна особенность, которая отличает её от названных произведений. Алексей Толстой, Шолохов, Васильев и другие писали о войне по чьим-то воспоминаниям. Их сила – великое слово и могучая художественная правда в изложении этих воспоминаний, в отображении чьих-либо свидетельств или событий, произошедших не с ними.

Повесть Кренева о человеке, роднее которого не бывает: о собственном дедушке Егоре Ермолаевиче Бадогине, отце его матери, пулеметчике Буденного, пулеметчике Великой Отечественной без вести пропавшем в 1942 году в Кестеньгской операции Карельского фронта. В повести рядовой пулеметчик Силантий Батагов наделен довоенной жизнью дедушки, бухгалтера колхоза на берегу Белого моря, а вот вся война – прозрение. Ответ горько обиженного внука, ставшего за честь деда и за великое большинство неведомо где и как сгинувших солдат.

Советская власть никогда не доверяла народу. Без вести пропавшие для Сталина, и, стало быть, Смерша – категория сомнительных. Сколько из них перебежчики? А перебежчики были.

Сталинский закон требовал от красноармейца последнюю пулю оставить для себя. И оставляли! Но партия, совершившая бессмысленные и предусмотренные идеологией, великими планами преобразования преступления перед народом, ожидала от русских крестьян заслуженной мести.

Советская власть, погрязнув в своих догмах, не понимала: для русского народа совесть, Бог и какие-нибудь Петушки – едино. Голодные, одна винтовка на пятерых, один патрон на винтовку – русские мужики стояли насмерть, потому что русские. И пулеметчик Батагов роет для себя глубокий окоп, а в гнезде – полку для пулемета, недоступную снайперам.

Бывшему разведчику, имевшему за плечами Гражданскую, очень даже ясно: пулемет без прикрытия, поставленный на пересечении двух дорог, обречен на уничтожение.

Рядовому не положено знать великих воинских замыслов вождя и Ставки. Но Батагов видит, как воюет его дивизия, полк, батальон, рота. Потеснили финнов на пять километров, а дальше линия обороны – ДОТы. Не подготовленные наступать командиры и красноармейцы к обороне тоже не готовы, а противостоит им дивизия СС «Север».

Покончить с батальоном немцам хватило пятнадцати минут: умолкли оба пулемета, оба миномета. Из четырех противотанковых пушек отвечала уже только одна, и вот уже тоже – молчок. Сникла трескотня винтовок… Тишина.

С ротой, что наступала в километре от пулеметного гнезда Батагова, немцы расправились двумя тяжелыми танками и огнем 150 мм орудий.

В публицистическом предисловии к повести Кренев называет наступательные операции 1942 года. Победа под Москвой окрылила вождя. Изгнать немцев с территории Советского Союза было решено ударами сразу на всех фронтах.

Вот они наши катастрофы: Ржевско-Вяземская, Крымская, Ленинградская, Новгородская, Харьковская, Смоленская, Мурманская, Карельская… Миллионы убитых, миллионы сдавшихся в плен, тысячи и тысячи без вести пропавших.

Сегодня в России не утаивают беспомощность наших армий, имевших на вооружении лишь «стратегию «Ура!». Наступали, не имея самолетов, танков, орудий и даже винтовок в достатке. О патронах и снарядах, которых требовали беречь, и говорить нечего. Эта беда преследует русского солдата с Японской войны 1904 года, с Первой Мировой. Теперь мы, наконец, признали сокрушительную мощь танковых таранов и победоносную для немцев тактику ударов во фланги и котлы, котлы… Потом придёт возмездие и в таких же котлах уже с 1943 года сгинут немецкие полчища.

По сути своей, сочинение Кренева – баллада. Минуло 80 лет с последнего боя деда-пулеметчика. Но потому и дороги прозрения Павла Григорьевича «о собственной войне» наших дедушек красноармейцев.

Можно принять за бесстыдное издевательство командования над бойцами, когда взводный прислал пулеметчику на случай танковой атаки две гранаты. Еще две второй пулемётный номер Колька Борисов выклянчил у старшины. Да две коробки патронов! Да флягу с водкой! Самое страшное, все это не было шуткой, злой, дубовой, армейской. Четыре противотанковые гранаты на танковый полк дивизии СС – это вся огневая мощь, какую могла выделить рота пулеметчику на заведомо тяжёлый бой. Но Батагов вынужденно удовлетворён и этим, он доволен своей позицией, пулеметом, Колькой-добытчиком.

Опытный солдат, он представляет себе, с какой силой придется принять бой, и когда.

Немцы ли, финны, прежде, чем двинуться вперед, пришлют разведку. И пока тихо Силантий думает о своем недостроенном доме, о карбасе – просмолить не успел. А душу согревает последний разговор с Феклисой – любимой жёнушкой. Сообщила радостно: понесла. С того светлого часа Силантий ждет сына…

Разведка пожаловала вечером. Кольку Батагов отправил за большой камень стрелять из винтовки, и кричать «Ура!», изображая взвод. Сам Батагов прицельными очередями положил почти всех разведчиков.

Для Кольки это первый бой. Он ликует, и Батагов рад передышке. Он уверен, враг явится только завтра. Им с Колькой дарована ночь, а на сон грядущий есть водочка. Молодой спать, пожилой – часовым.

Батагов под утро слушает токование косача, а потом уже многих тетеревов. Нежданно совсем рядом прошел самозабвенно поющий глухарь. Тут пулеметчик и сообразил: это последняя весточка от родного дома, от родной земли.

Родная земля Батагова у самого Белого моря.

И Кренев помор. Природа в его повести такой же главный герой, как Силантий.

Вот он, пробудившийся на заре лес. На последней утренней заре Егора Ермолаевича Бадогина. «Лес вдруг разом проснулся, взорвался свистом, трелями… Тетеревиным страстным чуфыканьем и урчанием, затенькали сойки, заскрипели болтуньи-сороки. А в глубинах близлежащих мхов заскрипели любвеобильные самцы-куропти, будто старичье, выкашливающее надоедливый махорочный дым. И вокруг, на сколько воспринимал слух, непрестанно ворчала, хлюпала и журчала летящая по всем известным только ей напрвлениям, талая вода».

Утром Батагов предупреждал Кольку: очередной бой будет тяжелым. «Но не последним», - понимает читатель. За их жизнями явилась опять-таки разведка. Легкий танк да грузовик с солдатами. Посланный в засаду Колька танк остановил двумя гранатами. Грузовик и солдат Батагов расстрелял и обратил в бегство. Но в танке остались пулеметчики. Колька разложил под танком костер. Ему весело, но выброшенная из люка граната убила его - второго номера. Это так просто на войне. Ликовал, поджаривая танкистов, а в следующее мгновение – убит.

Кренев написал «собственную войну» пулеметчика Батагова по-поморски обстоятельно, со множеством лишних для героического творения проходных мгновений. А они, эти мгновения – сама наша жизнь. Чем больше таких мгновений, тем дороже и незабвеннее книга. . У поморов суть их бытия – хождение в неведомое, но непременно встречь солнцу.

И вот завершение повести

Нет батальона, нет роты… Главный герой понимает, что жизни осталось – даже не часы, а минуты.

И вот восстают перед ним, наваливаются картины совершенных тяжелых грехов. Как в 1932 году по партразверстке громил он у себя в деревне церковь. Иконы выбрасывал. Потом, как Божье наказание, исчезли куда-то из деревни святые мощи Яреньгских чудотворцев Иоанна и Лонгина, святого сокровища их земли. Кто был больше всего виновен в этом? Теперь он понимал: это он сам и виноват был в таком святотатстве. Не прямым участием, так своим гнилым молчанием, равнодушием…

На груди убитого Кольки Батагов увидел крестик. О смерти долго не думал, но, слава Богу, уверовал в Него, хотя бы теперь в свой последний, смертный час… Молился своими словами: «Батюшко Господь и Ты, Матушка Богородица, простите вы меня, Христа ради, бестолкового придурка… Только Вы простите меня».

Эти простые, исходящие из души честно встречающего смерть человека, идущего на последний подвиг во имя Родины, наверное, можно назвать исповедью. Искренней и глубокой. Такую исповедь Господь наш Иисус Христос приемлет и отправляет раскаявшегося в Небесные селения свои.

Душа писателя с детства верует в заповеди поморов: «Кто в море не бывал, тот Богу не маливался». Сколько их, родных Павлу Григорьевичу добытчиков гренландского тюленя, в ураган, в полузатопленном карбасе среди бушующих волн Святого Моря – так именовали Ледовитый океан, на коленях взывали к небу: «Господи, спаси мою душу грешную!»

Волею автора пулеметчик Батагов остается у пулемета. Токуют тетерева, поют птичьи хоры, кругом благодать и Божия красота, но сквозь трели и свисты Батагов слышит «тяжелый, сплошной шум двигателей, слившийся в единый гул». И вот она в 400 метрах колонна танкового полка дивизии СС Север.

Повезло: танки остановились, солдаты построились в цепь, двинулись прочесывать местность.

Батагов первой же очередью срезает офицера, и бьет по цепи. Тотчас снаряд расщепил дерево возле пулемета. Вторым пулемет уничтожен. Но Батагов уже на другой позиции, подбирается к танку. Понимает: чтобы сразиться с тяжелой машиной, придется лечь между гусеницами… Танк прошел, граната разворотила мотор, а вторую переложить из левой в правую не успел. Следующий за головным танк расстрелял Батагова.

Хоронит пулеметчика, безымянного, оберштурмбаннфюрер СС, ибо доблестная армия фюрера чтит подвиги даже вражеских солдат. А у самого командира полка сердце щемит: «Германии трудно будет победить Россию, если у нее такие солдаты».

Почетные похороны – дар писателя-внука деду Егору Бадогину, русскому солдату.

Так хоронил Евпатия Коловрата хан Батый. Так хоронили немецкие генералы генерала Ефремова, оставив на его руке золотые часы.

«Собственная война» это – Матросов и еще 170 человек, закрывших своими телами амбразуры, это танкист Степан Горобец, на Т-34 уничтоживший в одном бою 7 танков и до 200 солдат противника, а в последнем бою 3 пушки, 20 пулеметов и 12 минометов. Это ссыльный хирург Войно Ясенецкий (епископ Лука), спасший в госпиталях сотни раненых, а своей работой «по гнойной хирургии» – миллионы.

Огненный рубеж пулеметчика Батагова заканчивается как былина. Семья Силантия ожидает своего воина, время от времени выходя на берег моря. Кличут.

- Эй! Плыви к нам быстрее! Мы ждем тебя!

И Силантий отвечает из карбаса:

- Я здесь! Я плыву к вам! Дождитесь меня!

Они не видят его карбас, он не видит их, но плывет, плывет к ним.

«Все время плывет».

Павел Григорьевич Кренев свой долг перед памятью дедушки-воина Великой Отечественной Войны исполнил. И перед читателем тоже. Образ пулеметчика Батагова станет своим для поколений солдат, для юношества. Хочется верить, повесть «Огненный рубеж», напечатанная в журнале «Путеводная звезда» №1 за 2020 год - его издает известный писатель Альберт Лиханов – станет путеводной звездой и для нашего кинематографа.