Топот звериных лап Глухарка слышала давно, но надеялась, что шаги пройдут мимо. Так было уже не однажды. На этот раз избежать беды не удалось. Отодвинув длинной мордой хвойные лапы, Собака удивлённо уставилась на нахохлившуюся птицу. Вздрагивающий чёрный нос её со свистом втягивал воздух, отвисшие мокрые уши блестели коричневой вьющейся шерстью. Морда Собаки была слишком близко, и Глухарка не выдержала. Она с тяжёлым треском сорвалась с гнезда и, разбрызгивая с крыльев влагу, полетела прочь. Глухарка хотела увести Собаку как можно дальше. Для этого она летела медленно над самой землёй, время от времени складывая крылья и почти плюхаясь на землю. Вначале Собака, похоже, поверила в эту игру. Она стремительно мчалась за Глухаркой, делая рывки вперёд и норовя схватить её зубами, когда та припадала к земле. Потом ей это, видимо, надоело, и Собака, бросив бесполезную погоню, вернулась к гнезду. Глухарка села на вершину сосны, тревожно и плачуще заквохтала. Она поняла, что гнездо погибло. Теперь яйца были совсем беззащитны.
Собака, стоя над ними, с любопытством рассматривала эти большие жёлто-коричневые шары. Подобных ей раньше есть не приходилось. От них дурманяще пахло крупной лесной птицей. Подстрелив такую, её Хозяин, всегда радовался. Собака была сыта, но она не могла бросить столь большого лакомства. Сунув морду в самую середину гнезда, она осторожно обхватила зубами яйцо и затем, немного запрокинув голову и слегка оскалившись, стиснула яйцо языком. Скорлупа треснула, и густая пьянящая жидкость залила всю пасть. Потом Собака точно так же подхватила второе яйцо и вновь запрокинула голову, но в этот момент услышала зов Хозяина. Так, с яйцом в пасти, размахивая в весёлом галопе длинными ушами, она выбежала на дорогу, по которой шёл Хозяин. Яйцо Собака положила перед ним, оскалив в довольной улыбке зубы и обнажив тёмные дёсны, к которым прилипли кусочки скорлупы. Хозяин, к её удивлению, не разделил этой радости и вместо поощрения за принесённый шар, так пахнувший той самой большой птицей, сердито сказал:
— Глупая, мы этот выводок лучше осенью перестреляем. Куда он денется!
Потом он прицепил Собаку на поводок и, перед тем как уходить, раздражённо пнул лежащее на земле яйцо, отчего скорлупа брызнула в разные стороны, а от желтка на чёрной весенней земле осталось красное пятно, похожее на кровоподтёк.
Всё это старая Глухарка видела с вершины сосны. Она сидела там ещё долго, дрожа от страха, что Человек, самый опасный враг глухарей, и его Собака могут вернуться к её гнезду. Мелкий, частый, холодный дождь всё капал и капал с неба, проникал ей под перья. Глухарке было холодно, но она, съёжившись и дрожа, всё сидела на вершине дерева и смотрела в сторону, куда ушли её враги.
Солнце тронуло острые верхушки растущего на дальних холмах леса, когда она вновь села на своё гнездо. После захода солнца Глухарка встала и быстро пошла к старому брусничнику. Там она недолго поклевала прошлогодние, но всё ещё хранящие сочность листья, подёргала выбивающуюся из-под земли на южном склоне небольшого косогорья молодую зелень и вернулась к яйцам. Встав над ними, она покачалась из стороны в сторону, растопырила перья, раздвинула слегка крылья, потом плавно и осторожно опустилась на кладку.
Ночью Глухарка почти не спала. Дрожь, вызванная появлением Собаки, уже прошла, но страх перед тем, что Собака теперь знает о её гнезде и может вернуться, чтобы съесть остальные яйца, не покидал её. Сквозь набегавшую иногда дрёму Глухарка слышала скачущих где- то зайцев, шорох шагов лисиц и куниц, вышедших на охоту, треск сучьев, ломаемых медвежьими лапами и лосиными копытами. Глухарке было страшно. Когда шаги шуршали поблизости, она вытягивала шею и привставала над гнездом.
Перед восходом солнца она снова немного побродила по лесу и поклевала иглы молодых сосенок. Теперь ей опять надо было целый день без движения сидеть в гнезде под маленькой ёлкой среди больших шумящих на ветру деревьев, среди Леса, растущего на краю Клюквенного болота, где когда-то родилась она сама.
Вставало солнце, наступал новый день конца весны.
От болота доносился неуверенный звон — первые «тэкания» молодых самцов. Там пробовали свои силы петухи- первогодки. Среди них были и сыновья Глухарки. Старые самцы петь уже перестали. Они перебирались теперь в глушь, в еловые крепи, чтобы начать там линьку. Старания «годоваловиков» перебивали тетерева. Бросив свои токовища на мхах, они повсюду сидели на вершинах деревьев и, распушив белые с чёрными веерообразными отворотами хвосты и вытянув вперёд шеи, тянули бесконечные воркующие песни, прерываемые громким чуфыканьем.
Прохладный утренний ветер шевелил ветви деревьев, по логам гомонили весенние ручьи, сквозь просветы в хвое видны были маленькие белые облака, бегущие по голубому небу. Дождь кончился. Лесные птахи неумолчными трелями приветствовали подъём солнца.
Через три недели у Глухарки вывелось шестеро птенцов.
До конца первого летнего месяца Глухарка не решалась уводить свой выводок далеко от гнезда. В первые дни после появления на свет птенцы были совсем слабыми и бегали вокруг неё, спотыкаясь о мелкие коренья, увязая в негустых порослях молодой травы. Когда начинался дождь, птенцы дружно кидались к Матери и залезали ей под живот и крылья. Таким же образом они и спали. Главной проблемой была пища. Здесь, в лесной чащобе, недоставало основного корма глухаря — хороших ягодников и муравейников. Они в изобилии водились на Старых вырубках, но вести туда птенцов было ещё рано. Поэтому Глухарка сначала обучила их ловить насекомых. Первой эту науку постигла Пеструха, любимая дочь Глухарки, самая смышлёная и подвижная. (Мать назвала её так за белые пятна по бокам у основания крыльев). Она долго бегала за крупным жуком, долбила его слабеньким своим клювиком и наконец попала-таки между крыльев. В трапезе приняли участие все птенцы. Мать внимательно следила за действиями Пеструхи и тихо одобрительно квохтала.
Вскоре весь выводок дружно ловил муравьёв, клевал жучков и мух, выковыривал из мягкой земли личинок.
Когда птенцы окрепли настолько, что стали устраивать между собой дружеские потасовки, Глухарка повела их на Старые вырубки. По дороге случилось происшествие, которое послужило хорошим уроком для всех: произошла первая встреча выводка с хищником.
Ястреб-тетеревятник напал сзади. Глухарята, шедшие в это время за Матерью по пологому склону холма, не в меру расшалились и, несмотря на призывные квохтанья Глухарки, отстали от неё и разбрелись. Ястреб намеревался схватить птенца, шедшего позади всех, но, нападая с высоты, он задел крылом ветви берёзы и промахнулся. Глухарята сразу разбежались в разные стороны и, затаившись в траве, смотрели, как их мать бесстрашно схватилась с Ястребом. Тот не выдержал схватки и улетел прочь. В воздухе кружились его и Глухаркины перья. После этого птенцы весь путь послушно шли следом за Матерью.
На Старых вырубках еды было много. Глухарята всем выводком гонялись здесь за кузнечиками, клевали муравьёв на их утоптанных дорожках-переходах, ловили червячков в старых трухлявых пнях, срывали соцветия ягод. Высокая трава вперемежку с жухлой прошлогодней растительностью, старыми бурыми листьями, густые ягодники надёжно скрывали серо-коричневых молодых птиц. В июле в таких низменных, солнечных местах начала поспевать морошка, и глухарята накинулись на новое лакомство. Потом приспела и черника. К концу месяца у четверых самцов выводка пробились на боках первые перья взрослого наряда, и они друг перед другом ужасно важничали и дрались по пустякам.
Вскоре Пеструха потеряла одного из своих братьев. Как к выводку подкралась Рысь, не заметила даже Мать. Пеструха вместе со всеми бродила среди длинных стеблей гоноболей, срывала крупные голубые ягоды, когда услышала какую-то возню, затем тревожное материнское квохтанье и шум её крыльев. Вслед за нею на деревья поднялся и весь её выводок. Уже сев на сук Пеструха увидела прямо под собой страшную картину: Рысь терзала её Брата. Пеструха прыгнула вниз и, хлопая слабыми крыльями над лесной кошкой, попыталась угрожающим свистом отпугнуть хищника, но Рысь подняла вдруг облепленную перьями пасть и в высоком прыжке хотела достать когтями и Пеструху. Та еле успела увернуться и снова села на дерево. Мать к тому времени улетела далеко в сторону и теперь собирала выводок. Пеструха полетела к ней.
В последний летний месяц уже подросшие глухарята много времени проводили на брусничниках. Эта плотная вкусная ягода в изобилии водилась на чистых холмах, поросших высоким жёлто-зелёным сосняком откуда хорошо просматривалось близлежащее пространство. Это помогало своевременно обнаруживать врагов. Иногда птицы находили на таких возвышенностях оголившийся песчаный грунт и подолгу купались в песке и пыли, набивая их под крылья и. перья. Эти «ванны» спасали глухарят от мелких насекомых и паразитов, проникающих к самой коже. Однажды, в конце месяца, во время очередного такого купания выводок услышал первые резкие хлопки, гулко разносившиеся по всему лесу. Глухарка тревожно вытянула шею. Она уже знала, что означают эти громкие звуки: в лесу опять появились Охотники.
Пеструха старалась во всём походить на Мать. Ей нравилось, что та всё знает в Лесу и всё умеет. Она гордилась, что Мать может быстро найти пищу, вовремя предупредить об опасности, укрыть себя и выводок от врагов, дождя и ветра.
В то раннее утро Пеструха вместе с Матерью, братьями и сёстрами бродила по травянистой просеке. На стеблях и листьях блестели мелкие капли росы. Птицы сбивали их и позади, на травяном ковре, украшенном белым росистым покрывалом, оставались дорожки-следы. Пеструха, как и всегда, держалась поблизости от Матери и искоса наблюдала а действиями. Неожиданно Глухарка высоко подняла голову и остановилась. То же самое сделала и Пеструха.
Она увидела стоящего неподалёку и глядящего на них Зверя. Зверь был странный. У него была длинная морда, отвисшие, болтающиеся уши, покрытые волнистой коричневой шерстью, удлинённое поджарое туловище. Стоял Зверь тоже как-то нелепо: голова вытянута вперёд и напряжена, одна нога застыла в воздухе. «Так это же Собака», — со страхом поняла Пеструха. Именно такой её описывала Мать. Тогда надо скорее улетать. Ведь Собака — верная служанка Человека и всегда ходит по Лесу вместе с ним. Но Мать почему-то медлила. Наверно, она боялась подвергать выводок опасности и поднимать его, надеясь, что Собака не заметила их. Вслед за Пеструхой и Глухаркой Собаку увидели и другие глухарята и тоже остановились. Потом послышался вскрик, и Собака медленно сделала вперёд один шаг, потом другой…
Мать заквохтала и, порывисто замахав крыльями, стала взлетать. Вслед за нею поднялись все.
— Старку бей, старку! — услышала Пеструха ещё один крик.
Раздались выстрелы. Оглянувшись, Пеструха увидела, как Мать и один из её братьев — самый маленький из всех и меньше всех обросший чёрными перьями — упали на землю. Пеструха села на толстый сук высокой густой ели и смотрела оттуда, как Мать билась на земле и пыталась встать, но мешало перебитое крыло, попавшее ей под ноги. Подняться Глухарке не удалось. К ней быстро подбежала Собака и схватила её за голову… Брат умер сразу и совсем не бился. Тут Пеструха впервые увидела Охотников, тех самых опасных и коварных врагов глухарей, о которых Мать подолгу рассказывала выводку. Они вышли из-за кустов, огромные, двуногие, и подошли к убитым птицам. Спрятав Мать и Брата в свои мешки, охотники, довольные, возбуждённые, переговаривались:
— Хорошо я её срезал, а! — сказал один другому, — Теперь их всех возьмём.
— Дай бог не сглазить, — ответил тот.
После этого они долго и внимательно рассматривали близстоящие деревья, выискивали спрятавшихся там глухарят. Между стволов бегала Собака и, поднимая морду, тянула носом воздух. Наконец раздался ещё один выстрел, и на землю с негустой сосны упала Сестра Пеструхи. Она в страхе выбрала дерево с редкой кроной и не смогла надёжно на нём укрыться. Испугавшись неожиданного и резкого выстрела, Пеструха и оставшиеся два её брата сорвались с деревьев и полетели в разные стороны. Прогремело ещё несколько страшных хлопков, с берёзы, мимо которой Пеструха пролетала, посыпались листья. Она улетела далеко и забралась в самую гущу огромной ели, растущей на склоне холма неподалёку от озера и сидела там, дрожа от пережитого, до самого вечера. Что случилось с её братьями, Пеструха не знала. Ночью ей было страшно одной без Матери и выводка в огромном, полном врагов Лесу, и она не сомкнула глаз, прислушиваясь к звукам ночи и ёжась от ветра, воющего в ветвях. Одного из братьев она нашла лишь утром следующего дня. Тот тоже искал её и ждал неподалёку от места гибели Матери.
Так Пеструха первый раз встретилась с Охотником, и она запомнила эту встречу на всю свою жизнь.
Середина сентября. В безоблачную погоду перед восходом солнца появляются первые утренники — лёгкие робкие и скоротечные заморозки. Поднимающийся солнечный шар быстро и властно прогоняет их прочь мощным ещё теплом своих лучей. Стоящие на открытой северной стороне берёзы начинают одеваться в золотой наряд, и порывы сильного ветра сдувают уже с них первые жёлтые листья. Наступает осень. Выводки рябчиков слетаются к лесным речкам и ручьям, где в смешанных, разнопородных деревьях буйно красуются алые пятна вызревшей рябины. Зайцы-беляки, предчувствуя скорую линьку чешут свои бока о шершавость стволов.
Пеструха с Братом, почти всё время проводившие до этого на Клюквенном болоте, открыли вдруг для себя новое лакомство. Его показал им Старый Глухарь, который, как и они, подолгу бродил по болоту и склёвывал большие тёмно-красные ягодины, лежащие из-за своё тяжести прямо на мху. Однажды ранним утром он повёл их к высоким густым осинам. Там уже расположилось и клевало осиновые листья целое стадо глухарей. Пеструха и до этого пробовала осиновые листья, но никогда они не казались столь вкусными. Мягкие, чуточку закисшие от первых тронувших их заморозков, листья были необычайно ароматными, не походили ни на какую другую лесную пищу. Вечером, перед солнечным заходом, Пеструха с Братом вновь слетели к осинам и снова отведали это лакомство. Там опять кормились и другие глухари. А на следующее утро СтарЫй Глухарь показал молодым птицам ещё одно чудесное место. Он прилетел с ними в Лиственную рощу. И опять Пеструха удивилась неожиданно приятному и нежному аромату мягких иголок лиственницы, вянущих от первых тронувших их холодов. После завтрака глухари полетели к Лесной реке. Опустились там на речной берег и, расхаживая по нему, начали склёвывать мелкие камешки — речную гальку.
Пеструха поняла, что ей необходимо поклевать камушков — переход от ягод к листьям был слишком резким, и пища стояла теперь в зобе трудно перевариваемым комом. В один из дней, когда глухари сидели на высоких осинах и щёлкали срываемыми листьями, внизу раздался лай Собаки. Хотя эта и не была похожа на ту, увиденную в день гибели Матери, Пеструха узнала её сразу по лаю. Да к тому же другого такого зверя в Лесу больше не было.
Значит, где-то рядом Охотник! Значит, надо скорее улетать прочь! Но другие глухари, сидя на высоких ветках, видимо, не боялись Собаки и не улетали. Может быть, здесь, на высоте, Собака и Охотник не опасны? Отсюда Собака казалась совсем небольшой. Бело-чёрной масти, с маленькими острыми ушами и хвостом, загнутым колечком, она задирала кверху голову и злобно лаяла на Старого Глухаря, который сидел на открытом толстом суку небольшой осины. Сам Глухарь сердито «цокал» на Собаку и скрипел когтями о сук. Она от этого злилась ещё больше и между взлаиваниями смешно подпрыгивала вверх, словно пыталась дотянуться до сидевшей наверху птицы.
Опять, как это было недавно, в то страшное для Пеструхи время, раздался выстрел. Он прозвучал со стороны, противоположной Собаке, и никто из глухарей не заметил подкравшегося Охотника. Старый Глухарь начал вдруг заваливаться набок и сорвался с сука. Некоторое время он пытался удержаться в воздухе, часто и неровно хлопал крыльями, потом, сделав нелепый разворот, беспомощно заколотился об осиновые ветви. Ударил ещё один выстрел, и Старый Глухарь, ломая сучья, тяжело покатился к земле. К нему, всё ещё бьющемуся, подбежала Собака и вцепилась в него зубами. Потом из-под широкой ели вышел Охотник и отнял у неё убитую птицу. Подняв Старого Глухаря за лапы, Охотник тряс его над собой и дразнил Собаку. Та повизгивала от возбуждения, высоко прыгала, силясь его достать.
Все глухари, кормившиеся до выстрелов на осинах, в том числе и её Брат, уже улетели. Потом и Пеструха, сбросив оцепенивший её страх, устремилась вслед за ними.
Так произошла вторая её встреча с Охотником. Ещё раз Пеструха убедилась в его злобном коварстве. Она не задумывалась над тем, зачем Охотнику нужно убивать глухарей, просто поняла, что его и Собаку следует бояться больше всех на свете и предупреждать всех о появлении их в Лесу.
До выпадения снега Пеструха жила одна. Брата она встретила однажды на овсяном поле, куда летала клевать вызревшие длинные зёрна, но никакой прежней семейной привязанности к нему не испытала. Они стали жить порознь. Пеструха всё время обитала около Клюквенного болота, питалась там сосновой хвоей и ягодами, уже слегка размякшими от лёгких морозов.
Наступал конец осени. Однажды, проснувшись после холодной и долгой ночи, Пеструха не узнала Леса. Вокруг, словно в молчаливом и быстром танце, вились и порхали бесчисленные снежинки, очень похожие на маленьких юрких бабочек. Она до этого никогда не видела снега, и он показался ей удивительно красивым. Прохладный ветер кружил на угорах воронками рыжих опавших листьев, смешанных с первыми снежинками, рябил тёмные полосы на глади лесных озёр. Последующие дни всё чаще летали белые мухи и пока ещё таяли на мхах. Земля отдавала последнее тепло. По ночам всё явственнее чудилось дыхание приближающейся зимы.
Снег завалил толстым белым покрывалом траву, мелкие кусты, карликовые берёзки, и зимняя промозглость своенравно хозяйничала по раздолью болот, по закованной в лёд воде. В начале зимы была оттепель, и тяжёлый мокрый снег грузным бременем осел на деревьях, облепил большими шапками ветви, пригнул их книзу и теперь, в январе, деревья стояли придавленные и печальные, опустив в унынии руки, — спали до весны.
После того как наступили холода, Пеструха вела однообразный, малоподвижный образ жизни. На ночь она забиралась в чащу и спала в разлапистых елях, на вышине, прижавшись к стволу. С рассветом вылетала на лесные опушки, на окраины болот и кормилась там сосновыми иглами, завязями шишек. В начале зимы ещё встречались плоды рябины и ягоды можжевельника, но их быстро склевали щеглы и сойки. На местах кормёжки, на мхах, Пеструха часто встречала других глухарей. Там она познакомилась с Чернышом — молодым двухгодовалым петухом — и подружилась с ним. Вместе с Чернышом она жила теперь в чаще, забираясь в пургу под снег или сидя в гуще ветвей в долгие зимние ночи.
Когда в феврале солнце уже начало, поднявшись в зенит, пригревать бока, Черныш погиб. Он вместе с Пеструхой бродил по снегу и склёвывал торчащие кое-где веточки можжевельника, когда на него с дерева спрыгнула Куница. Она вцепилась Чернышу когтями и зубами в спину, но Черныш был очень сильным и взлетел вместе с Куницей в воздух. Сначала он пошёл свечкой вверх, пытаясь стряхнуть с себя хищника, потом, с кувырками и резкими поворотами, потянул над лесом. Полёт его становился всё слабее, и наконец Куница добралась до его шеи и прокусила её. Черныш упал с нею вместе в глубокий рыхлый снег лесной поляны. Когда Пеструха пролетела над этим местом, она увидела, как голодная Куница, поминутно озираясь и скалясь, вгрызалась Чернышу в грудь. Вокруг летали и весело кричали от предвкушения скорого обеда сойки — лесные сороки, вездесущие и наглые. Ветер кружил и разметал по поляне чёрные перья.
Потеряв Черныша, Пеструха ни с кем больше не дружила, хотя и постоянно встречалась со многими глухарями и глухарками на кормежке — на краю Клюквенного болота, куда её почему-то тянуло всё больше и больше. Пеструхе нравилось сидеть там на самой вершине елей и, покачиваясь вместе с ними от несильного ветра, смотреть на чуть розоватую белизну освещённого- закатным солнцем снега, на Дальние холмы, которых касался уже опускающийся красный шар.
Когда в конце февраля с нагретых солнцем деревьев стали свисать сосульки и зазвенела о хвою первая капель, Пеструха испытала новое для неё непонятное томление, неведомое ранее, в холодные дни зимы. Странное это чувство требовало какого-то выхода, выплеска, и Пеструха то начинала вдруг шалить, весело подлетая к сидящим глухарям и сталкивая их с сучьев, то сидела нахохлившись, никого не замечая вокруг. Она и сама не могла понять, что с ней происходит. Откуда ей, совсем ещё юной глухарке, было знать, что с весенним теплом к ней властно приходит великая тяга к материнству.
Взрослые петухи повели себя совсем уж непонятно. На окраине Клюквенного болота они опускались с деревьев на землю и, задрав кверху головы, бороздя опущенными крыльями по снегу, бестолково и подолгу бродили, издавая время от времени «такающие» звуки. Словно стучали клювами по сухому и звонкому дереву.
Наступил март. К середине месяца на южных склонах холмов появились первые проталины, обнажив жёсткую пониклую траву, мокрые прошлогодние листья и зелёные брусничники, крепкие и свежие на вид, будто к ним совсем не притрагивалась стужа. Глухари и тетерева бродили по этим оттаинам, искали сладкие прошлогодние ягоды, клевали горьковатые хрусткие листья, упоённо и радостно ковыряли когтями талую землю, высматривая в ней червяков. Вновь приходило тепло. Кое-где бежали и верещали по-весеннему ручейки, по берегам рек одевались в белый пух вербы.
Самцы-глухари всё своё время проводили теперь около Клюквенного болота, на окраине которого размещался их ток — место любовных игрищ. Они улетали туда ещё с вечера, ночевали там, а потом с утренних сумерек затягивали длинные песни.
Звуки этих песен, призывные и страстные, Пеструха слушала каждую зарю. Они волновали её и манили, будоражили кровь, отнимали желание искать пищу. Она рвалась туда всем сердцем, всей сущностью проснувшейся в ней самки. Но при мысли о том, примут ли её на току могучие красавцы петухи, понравится ли она кому- нибудь, ей становилось страшно. Она казалась себе нескладной и юной по сравнению с постоянно прихорашивающимися и важными старыми глухарками. Лишь в апреле, когда Лес от гомона птиц, от шума бегущей повсюду воды окончательно проснулся и гулко по-весеннему зазвенел, Пеструха решилась вылететь на свой первый в жизни и поэтому особо желанный для неё бал.
Она полетела на ток, когда огромное красное солнце выкатило из-за горизонта круглый свой бок и позолотило верхушки высоких лиственниц.
Пеструха медленно и робко пропланировала вдоль окраины Клюквенного болота мимо токующих на деревьях петухов и села на вершину невысокой редкой сосенки. И произошло чудо!
Все самцы, увидавшие её прилёт, обернулись к ней и ликующе, скрипя от возбуждения когтями о толстые сучья, с ещё большим азартом запели:
«Тэке, тэке, тэк-тэке-тэка-тэка». «Кишшмя, кишшмя, кишшмя», — неслась над сырым лесом их волнующая песня. Словно они говорили Пеструхе, нет, они упрашивали её: «Выбирай! Выбирай! Выбирай!»
Она сидела ни жива ни мертва от нахлынувшего счастья. Её признали! Один из петухов, снявшись вдруг с дерева, подлетел к другому и стал его прогонять. Они передрались. Они дрались из-за неё! Да, это был её бал! Первый в её жизни бал! Ради неё сейчас задирали кверху свои бородатые головы петухи-красавцы и закатывали от страсти глаза.
Она остановила свой выбор на Глухаре, которого уже встречала раньше в Осиновой пади, очень похожем на погибшего Черныша. Он бродил по широкому толстому ответвлению сосны. Выделяясь на фоне неба, освещённый первыми лучами восходящего солнца, сам он был удивительно красив: сероструйчатая шея его была увенчана чёрной головой с набухшими ярко-красными бровями, тёмно-коричневые крылья спадали вниз. Заметив призывный взгляд самки, петух в волнении затряс головой и от прилива страсти начал слегка подпрыгивать, будто танцуя весенний танец счастья. Пеструха тоже негромко и радостно заквохтала. Сейчас, сейчас они спустятся с красавцем глухарём вниз…
Охотник подбирался к токующему глухарю. Прыжок, прыжок — стоп. Прыжок, прыжок — стоп. Ах, как азартно токует самец! Прелесть, а не самец. Руки у Охотника сжимают ружьё и немного дрожат от напряжения и возбуждения. Прыжок, ещё прыжок! Глухарь токует как заведённый. Осталось уже немного, метров шестьдесят. Вот он и сам уже виден — залитый выглянувшим солнцем, сидит на толстенном суку с вытянутой в песне головой и распущенным, поднятым огромным чёрным хвостом. Ну, ещё немного вперёд…
В этот момент почти над головой Охотника начинает громко и тревожно квохтать глухарка. Песня самца сразу обрывается, и он, сложив хвост и крылья, смотрит в сторону Охотника. Смолкает по сторонам и пение других петухов. Охотник стоит теперь незащищённый, не укрытый деревьями, на виду у птиц. Его заметили. Ещё шаг — и глухари улетят. Охота испорчена. До глухаря, к которому он подкрадывался, смертельный заряд дроби, не долетит. Далеко. Разве что самку… Взгляд его обшаривает ветви стоящих поблизости деревьев и натыкается наконец на глухарку. Та сидит всего в полутора десятках метров от него на небольшой сосенке. Ему даже кажется, что она вглядывается ему в лицо. Охотник медленно-медленно поднимает ружьё…
Убитую наповал Пеструху он волочит за крыло до пригорка и бросает там на землю.
— Дрянь, — говорит он, — всю охоту испортила. Потом Охотник долго сидит на кокорине и курит, равнодушно глядя на верхушки мокрых берёз.
Это была последняя встреча Пеструхи с Охотником.