Егерь Мелентьев, когда выпьет, очень добрый, и все этим пользуются. Такое наобещает… И, что самое для него плохое, — помнит на другой день, чего наобещал. Конечно, во время охоты — нн-ни и упа­си господи, чтобы чего другого там, кроме чая из тер­моса. Но мужик он простой и честный и, помня обещан­ную накануне «королевскую» охоту, всегда мучается страшно. А потреблять эту самую «горькую» приходится егерю куда как часто. Есть на то несколько причин. Главные из них две. Первая: Мелентьев до неё охоч сам. Вторая: егерский обход у него один из самых богатых (если не самый) в охотхозяйстве и желающих побывать на его базе предостаточно. А это, само собой, означает пред- и послеохотные посиделки, разговоры, то да сё…

Вот опять. Егерь только что пришёл из бани и, рас­красневшийся, осоловелый, с капельками пота на лбу, присел было с сыном к накрытому столу, как — пожа­луйста! Стрельнули светом по стёклам фары подъехав­шей машины, и сразу залаял, загромыхал у крыльца цепью Амур.

— Леший несёт! Поесть с семьёй не дадут, — заёрзала на стуле Татьяна, жена Мелентьева, давно впрочем, привыкшая к таким вот вечерним наездам охотников.

— Ну ты эт, не скандаль — работа… — привычно, с равнодушностью, больше для порядка возразил егерь и, сняв с гвоздя военную, с егерской кокардой шапку, плюх­нул, её на непросохшие, причёсанные назад волосы.

Около базы, уже въехавшая в калитку, стояла легко­вая машина «Волга» чёрного цвета.

«Солидный кто-то, начальство, может», — прикинул для себя Мелентьев и на всякий случай приосанился, попра­вил шапку, сунул руки в карманы; шубу, однако, не застегнул, так и подошёл с распахнутыми полами, трез­вый и серьёзный. Как и положено.

В машине сидели трое. Первым действительно выско­чил представитель руководства — старший охотовед Та­расов, прямой начальник егеря Мелентьева, пухлый, веч­но добродушный и говорливый. Раскинул руки, полез об­ниматься, от машины закричал:

— Алекса-андр Трофимыч! Лучшему егерю привет!

Но, обхватив Мелентьева, зашептал страстно-тороп­ливо:

— Выручай, Трофимыч, инспекторская проверка.. На­до сделать охоту по высшему!

Опытному егерю чего долго объяснять: надо так на­до. Мелентьев заулыбался и стал ждать дальнейших рас­поряжений.

Машина немного ещё пофырчала и умолкла. Вылез шофёр, щуплый и востроносенький, в пыжиковой шапке и унтах, мельком кивнул егерю и пружинно, с вальяж­ностью прошёлся к багажнику. «На управляющего тре­стом тянет, — подумал Мелентьев, — не меньше».

Потом вышел последний, третий пассажир. Лет пя­тидесяти, высокий, в меховой куртке и валенках. Он подошёл к егерю, просто улыбнулся, протянул руку и представился.

— Юрий Николаевич.

Улыбнулся ещё раз, по-доброму так, как старому, проверенному в переделках другу, и добавил: Алексеев.

«Кто же из них проверка?» — недоумевал в первую минуту Мелентьев. Но потом Юрий Николаевич друже­любно и спокойно сказал «управляющему трестом»:

— Витя, барахлишко моё не забудь в тепло забро­сить, ладно?

И тот заторопился у багажника, суетливо стал наве­шивать на плечи пакеты, рюкзаки, ружьё… Мелентьев понял тогда, кто из них главный.

Тарасов хлопотал тоже. Он громко хвалил Трофимыча за то, что хорошо протопил базу, что подметены по­лы, что работает холодильник.

— А мы туда их сейчас, голубушек, чтоб со слезой было!

И засовывал бутылки в морозилку.

Койку Юрия Николаевича он пододвинул ближе к печке и застелил сам. Тот, правда, протестовал, но стар­ший охотовед деловито урезонил:

— Вы ещё не знаете местных условий.

Потом было застолье.

Кто из охотников не любит этого священнодейства, этого неизбежного, сладостного атрибута лесных выла­зок, когда позади пыльный, утомивший город, а впере­ди страсть новой охоты, встреча с чистотой леса, при­роды.

Егеря, как и положено, усадили в торец стола, на почётное место, первый тост подняли тоже за него. Это традиция. Тарасов встал, поднял на уровень плеча ру­ку с бокалом, по-гусарски согнул в локотке и в короткой приветственной речи отозвался о Мелентьеве как о еге­ре, который «может организовать любую охоту» и с ко­торым «просто приятно иметь дело».

Потом ещё и ещё раз выпили за егеря, за его здо­ровье и благополучие, за жену, «тётю Таню», за детей. Мелентьев разомлел и, как обычно, подобрел. Глаза у него заискрились, пот со лба полил гуще. Слышать в свой адрес тосты ему нравилось, но егерь старательно скромничал и, каждый раз подымая стопку, подбочени­вался, махал свободной рукой.

— Да ла-а…

— Не ладно, а так и есть! — шумел энергично то­стирующий Тарасов.

А Юрий Николаевич тихо, но твёрдо добавлял:

— Со стороны виднее, Александр Трофимович.

Шофёр Витя в разговор не вступал, только сосредо­точенно жевал, кивал головой и всё больше багровел от выпитой водки.

— А где сын-от? Ванька-то? — всколышился старший охотовед. — Соврал бы чего, без него не компания.

— Да заче-е… — протянул Мелентьев, морщась и улы­баясь одновременно. Ему было приятно, что вспомнили и о Ваньке, о сыне.

— Какой ещё Ванька? Зачем? — спокойно спросил Юрий Николаевич у Тарасова.

Тот осёкся, но вытаращил глаза и зашептал тороп­ливо:

— Нужен он завтра будет, нужен!

Юрий Николаевич слегка выпятил нижнюю губу и посмотрел на Тарасова как на человека, который чего-то недопонимает.

— Всё равно, зачем?

Тарасов кокетливо покашлял, сконфузился, будто за­свидетельствовал Алексееву, что «да, мол, недотёпа, не сообразил сразу», и поднялся провозглашать новый тост.

Мелентьев не обиделся: тут дело серьёзное — инспек­торская проверка, Ванька только помешать может в важном разговоре, на­городит чего лишнего…

Пошли-потекли разговоры, охотничьи истории, байки.

Единоличным рассказчиком выступал старший охотовед, знавший бессчётное количество всяких случаев. Юрий Николаевич слушал его заинтересованно, маши­нально вкладывал в полуоткрытый рот изюмины, лежа­щие под рукой на тарелке, иногда вздрагивал и неожи­данно хохотал. Водитель Витя не слушал, он убрёл спать, после того как Алексеев мельком намекнул ему, что завтра Витя должен быть свежим.

— В соседнем обходе волки-людоеды появились, — распалился Тарасов, — на Сосвенском озере двух мужи­ков съели.

— Как! — охнул Юрий Николаевич.

— Порыбачить задержались на ночь, налима взять, ну и порыбачили, одни лунки от них остались.

«Во завирает!» — думал о Тарасове Мелентьев. Со- свенское-то рядом. Уж он-то знал бы. Но не встревал егерь в эти байки. Пусть соврёт — без этого какая охота! И на душе у него было хорошо.

— Ну, а как с дичью у вас в этом году? — спросил вдруг у егеря Юрий Николаевич.

Тарасов насторожился.

— Не хуже, чем раньше, а то и лучше. И кабан есть, и лось, тетерева прибавилось.

— Ну я же говорю — лучшая база, — поддержал стар­ший охотовед и заподмигивал егерю. — Ну а берлога-то дышит у тебя?

— Какая берлога? — уставился растерянно на Тара­сова Мелентьев.

— Да в декабре-то сказывал, помнишь?

— А разве вы, это, не на кабана? Такой разговор, помню, был.

— Какой кабан, Трофимыч? Охренел на старости! — захохотал Тарасов.— Загон втроём не сделать, в засидку — холодно. Ты берлогу давай, берлогу!

Юрий Николаевич тоже улыбнулся:

— Да уж за этим приехали.

Про лицензию Мелентьев не стал спрашивать — не­солидно.

— Кха, сделаем, — сказал он чётко после некоторой заминки.— Будет охота по высшему классу.

Последний тост поднял Юрий Николаевич:

— За успех нашего безнадёжного мероприятия!

Тарасов рассмеялся, и все выпили.

…Покачивающегося егеря старший охотовед проводил

до избы. У крыльца завыспрашивал:

— Чего ты мнёшься, Трофимыч. Медведь-то лежит?

— Да лежит, проверял. Пар идёт.

— Ну дак че тогда?

— Да понимаешь, осенью в тех местах медведица с детёнышами жировала. Может, она и залегла…

Тарасов толкнул егеря, локтем в бок, хохотнул:

— А нам-то чего, обратно из-за твоих следов взад теперь ехать? Ты че это, старый!..

Потом приблизился к Мелентьеву и задышал чем-то едким:

— Понимаешь, Трофимыч, мне этот мужик во как нужен. Власть у него большая, путёвки на Золотые Пе­ски по самой дешёвке обещал…

— Ты же говорил — инспекция, не понял я тогда…

— Какая тебе разница, Александр Трофимович, — Та­расов понял, что ляпнул лишнее, поднял голову и пере­стал шептать. — Документы есть, всё по закону. А за мной не станет, ты же знаешь…

Когда Тарасов ушёл, егерь постоял, поглядел на гу­сто разбросанные по небу звёзды, покурил.

У будки вилял хвостом Амур и улыбался хозяину.

Погода на другой день выдалась дивная на редкость. Из дому вышли, когда в воздухе висели зябкие сумерки, немного просвеченные сиренью, которая выливалась на землю из узкой полоски света, лежащей на восточном горизонте. Сначала шагали на лыжах по полю. Снег, про­сушенный морозом, похрумкивал под ногами как поросёнок, тонко и упружисто. Гнетущая души тяжесть утреннего похмелья потихоньку вытеснялась свежестью загородного воздуха, приливающей бодростью, ожиданием скорой охо­ты. Когда подошли к лесу и поднялись на небольшой пригорок, кромку неба на востоке прорезало острое реб­ро солнечного диска, его окровавленный, слепящий край разбрызгал по земле и лесу розовую краску, разделил поле на свет и тень. В лесу началась дорога, почти не заметённая позавчерашней метелью, охотники сняли лы­жи, обстукали снег и, положив их на плечи, двинулись дальше пешком. Тарасов совсем ожил и болтал опять без умолку.

Минут через сорок остановились, надели вновь лыжи, и егерь повёл охотников к берлоге.

Мелентьев нашёл её по каким-то только ему извест­ным признакам. Показал издалека: вон, мол, под упав­шей сосной. Но никто ничего не увидел. Простой снеж­ный завал, какие в лесу на каждом шагу, рядом пройдёшь — не заметишь.

Посидели в отдаленье, покурили, отдышались, пере­шли на шёпот. Егерь сделал короткий инструктаж: где кому стоять, как действовать. Выходило, что водителю Вите, как безружейному, не доставалось никаких обязан­ностей. А он и обрадовался, даже заулыбался, сказал только:

— Если чего, подсоблю.

И закутался глубже в шубу, сунул ладони в рукава, как в муфту, присел на валежинку и затих.

Мелентьевский сын Иван вырубил из длинных моло­дых ёлок две слеги, обтесал их, тоже присел покурить.

Но Юрий Николаевич заёрзал вдруг, повернулся в сторону берлоги, и Тарасов занервничал.

— Давай, Трофимыч, пора уж…

— Давай так давай.

Мелентьев поднялся, разломил ружьё, вставил в стволы две пули. Все сделали то же самое.

Охота началась.

Стрелков егерь расставил так. Сам стал у самой бер­логи, у торчащего из-под снега комля, остальные распо­ложились вдоль ствола засыпанной снегом сосны: метрах в пяти от Мелентьева — Тарасов, потом Алексеев. Иван с кольями влез на комель с наружной стороны и погля­дел в дыру, из которой еле видимыми прозрачными клу­бами шёл пар.

— Видишь чего? — прошептал Мелентьев сыну...

— Чернеет чего-то, шерсть вроде.

Стрелки щёлкнули предохранителями, выставили стволы наизготовку.

— Торкай! — приказал егерь Ивану.

Иван сунул конец кола в дыру и начал торкать.

Тут же из дыры раздались рассерженные, хрюкаю­щие звуки. Над берлогой взметнулся снежный взрыв. Из белой пыли выкатилось что-то чёрное, маленькое, заку­выркалось мимо стрелков.

— Не стреляй, дитё! — заорал Мелентьев.

Выстрел раздался тут же. Медвежонок напротив Юрия Николаевича перевернулся через голову и затих.

Второй медвежонок, выпростав из дыры тело, побе­жал не сразу, а посидел чуток, пощурился на свет и не­уклюже запереваливался в прыжках по глубокому снегу,

— Не стреляй! — прохрипел Мелентьев.

Медвежонок не добежал до брата совсем немного. Вы­стрел остановил его шагах в двух от него.

— Вот это стрельба! —взвизгнул Тарасов.

Из берлоги вдруг раздался рык, от которого с ёлок заструился снег. Не сверху, а сбоку сугроба высунулась огромная, когтистая лапа, потом круглая голова с крас­ной оскаленной пастью, и гигантская бурая туша, раз­брасывая снег и коренья, широкими махами помчалась в лес.

В медведицу никто не стрелял. Поглядев направо, где стояли Тарасов и Юрий Николаевич, егерь не увидел их. Он вынул из стволов пули и сел прямо в снег. Иван слез с комля, подошёл к отцу и сказал:

— Ну и маманя…

Полез в карман за сигаретой. Руки у Ивана дрожали.

Откуда-то сзади, из-за деревьев вышли старший охотовед с Алексеевым, сразу двинулись к медвежатам. При­подняли того и другого над снегом, потрясли.

— Шкеты, —оценил Тарасов, — не могли уж поболь­ше мяса нагулять. — И рассмеялся.

С медвежатами в руках они подошли к егерю и Ива­ну, бросили добычу в круг. Медвежата упали друг на друга. _:

— Ну, Трофимыч!—хохотнул Тарасов. — Эх, сейчас бы «на кровушке» отметить. Где у нас Витя с запасами?

Старший охотовед был в отличном настроении. Егерь сидел на снегу, глядел куда-то в одну точку, не реаги­ровал.

Потом Мелентьев, с кряхтеньем опираясь на ружьё, поднялся, переступил медвежат и шагнул к Юрию Ни­колаевичу, уставился ему в глаза.

— Вы… у тебя дети есть?

— Есть, конечно, как и у всех, — спокойно ответил Алексеев. — И покашлял в кулак.

— А ты привёл бы их сюда. Приведи, а!

— Что это вы, зачем?

— А мы твоих зверят тоже, как и ты этих…

— Что это вы себе позволяете!.. — Юрий Николаевич отступил на шаг и побледнел. — Вы что сравниваете?

— Это ты что себе позволяешь, сука! — Мелентьев шагнул к Алексееву и ткнул его стволами в грудь. — Ты думаешь, тебе можно тут… если ты начальство!

Между егерем и Юрием Николаевичем кинулся Тарасов, но Мелентьев его отшвырнул.

Егерь сгрёб Алексеева за рукав и потянул к берлоге.

— Полезай в дыру, гнида! Я тебя торкать буду…

На егеря набросились Иван и Тарасов, оторвали от Алексеева, посадили в снег. Иван стянул с отца шапку, зацепил пригоршню снега и приложил ему ко лбу. Егерь перестал рваться, затих, только сказал:

— В инспекцию всё равно сообщу.

На обратном пути Тарасов и Юрий Николаевич шли далеко сзади. Алексеев выговаривал старшему охото­веду:

— Ты куда меня привёз? К сумасшедшему… На лю­дей бросается… Я всё понимаю, но есть же предел… Вдруг и вправду в инспекцию полезет…

Тарасов сокрушался.

— Да-a, надо снимать, возомнил из себя…

Юрий Николаевич с этим соглашался.

Водитель Витя плёлся позади всех. Он тянул привя­занную к лыжам добычу.

Татьяна засомневалась.

— Может, не надо будить-то? Намаялся за день и не в духах он чего-то.

Но Тарасов и слушать не стал.

— Какой же ужин без егеря, да ещё после охоты!

Подошёл к печке, пощекотал, подёргал егеря за ногу.

— Вставай, вставай, хозяин, водка прокиснет…

Только присели за стол, Тарасов торопливо разлил по первой. Плеснул сначала егерю, потом уж Юрию Нико­лаевичу и себе. Мелентьев сидел смурной и неразговор­чивый. Тост в свой адрес как за «организатора и вдох­новителя» воспринял молча, только сильно зашабарчал вилкой по тарелке, сгребая в кучу лук.

После «второй» он как будто пообмяк, лицо пригла­дилось и порозовело, на нём ясно проявилась готовность к обсуждению, к диалогу. Он оглядел охотников и начал первым:

— Семью ведь порушили, зачем, а? Медведица-то ма­машка погибнет теперь. Корма нету…

Тарасов обрадованно встрепенулся. Закачал головой:

— Постарел, Трофимыч, ох и постарел! Да вернётся твоя мамашка, ляжет опять! Что она, дура — по лесу шастать, когда жрать нечего! Поумнее нас с тобой бу­дет. Верно я, Юрий Николаевич?

Тот часто закивал головой.

— А вот не завалил ты её зря, Трофимыч, — азартно добавил Тарасов, но, перехватив потяжелевший взгляд егеря, тему продолжать не стал. Он поднялся с налитой рюмкой и сказал торжественно и серьёзно:

— За егеря нашего, за благодетеля, за его мастер­ство!

Дальше разговор пошёл раскованнее, неловкость и на­тянутость пропали. Тарасов куражливо внушал Мелентьеву:

— А ты в инспекцию, мол! Нужны они там больно, шкеты эти. Глядеть не на что, вдвоём на одного пестунишку не потянут. Будут разбираться с ними в инспек­ции, жди…

Водитель Витя в застолье не участвовал. Он спал в салоне «Волги», потому что получил указание Юрия Ни­колаевича подготовить её к выезду.

К концу ужина егерь был тяжёл. Он глядел на го­стей осоловелыми, умильными глазами и всё повторял:

— Хорошие вы ребята, а… Приезжайте, а… Охоту сделаю, как надо.

Охотники уехали. Мелентьев сидел, обхватив голову руками, в торце стола среди пустых бутылок, грязной, посуды… один…

Егерь Мелентьев очень добрый, когда выпьет.